Виктор Алимпиев: «Перед произведением искусства переживаешь неожиданную лень»

В этом году вы участвуете в основном проекте Венецианской биеннале, пожалуй, до сих пор самой посещаемой выставки в сфере современного искусства. Вы можете рассказать, какой ваш проект будет представлен в Венеции?
На биеннале будет демонстрироваться моя последняя работа, «Corona». В ней две актрисы, стоя за кафедрами с полочкой для коленей, полуколенопреклоненные, исполняют песню; в конце каждого куплета ближняя к зрителю актриса дает нам понять, что самое важное происходит «вон там» — там, где стоит другая, дальняя актриса. Музыка основана на мелодии финала виолончельного концерта Шнитке. Песня на русском языке, актрисы — француженки из Тулузы.
Вы уже не первый раз работаете с Массимилиано Джони — куратором основного проекта венецианской биеннале. Так же он писал текст для вашего каталога «Чей это выдох?». Расскажите, какую роль в жизни художника, в вашей жизни играют кураторы? Важны ли они?
Да, мы с Массимилиано давно знакомы, он показывал мои работы на трех выставках, и все три оказались значимы для моей биографии. Что может куратор? Показать работы художника в славном окружении. Дать возможность посмотреть на свое творчество с неожиданного ракурса, например как твои работы выдерживают соседство с работами мастеров, которых обожаешь. Вообще показать их — в том числе другим кураторам. Кроме того, часто бывает, что хорошо организованная выставка позволяет подступиться к пониманию отдельных работ через их сопоставление и объединение темой выставки.
А художник, по вашему, публичная личность или же затворник?
Затворник, создающий вещи, предназначенные для публичного показа, с возможностью приватного ими владения.
Знаете, готовясь к интервью, я поймал себя на мысли о том, что очень непросто говорить о вашем искусстве. Оно сопротивляется вербализации. И это во многом наследие модернистских экспериментов. Наверное, неподготовленному зрителю современное искусство видится именно так. Но все же вы сами смогли бы сформулировать свое творческое кредо?
Произведение искусства мне представляется неким левитирующим шаром перед моим лицом (перед лицом зрителя). Как яблоко у Магритта. Это не падает вниз на землю и не вытесняется воздухом к небесам, находится в покое. В покое относительно возможных интерпретаций, не отвергая их и не падая (или взмывая) ни в одну из них. Или как слова, обращенные ко мне и не долетевшие до меня на сантиметр, продолжающие говорить и говорить прямо перед моим лицом. Вообще, перед произведением искусства переживаешь такую неожиданную лень — лень вопрошать, странный, напряженный и волнующий покой. Такое не забывается.
В ваших произведениях очень много музыки, они сами по себе чрезвычайно музыкальны. Причем это музыка, унаследовавшая традиции нововенской школы, академического авангарда. Расскажите подробнее о ваших музыкальных источниках вдохновения.
В музыке я нахожу, если можно так выразиться, пример для подражания. Например, звучание контральто английской певицы Кэтлин Ферриер — такое свысока благословляющее, властное, и в то же время какое-то по-человечески смертное. Я вижу в нем модель для отношений внутри группы персонажей, для «звучания» живописных работ. Модель риторики. Или Шнитке в последней работе: нам было важно — другими средствами — воспроизвести безумие этой музыки, ее зашкаливающий, «до рвоты» пафос. Вообще я действительно слушаю в основном двадцатый век — это наиболее естественная звуковая среда, физраствор для мысли.
Продолжая тему музыки. Как-то вы рассказывали, что для одной из своих работ, «Wie heisst dieser Platz?», где используется ораторская речь на немецком, в качестве подсказки вы дали актрисе послушать «Лунного Пьеро» Шенберга, позволив таким образом понять чувственность и угловатую пластичность немецкого языка. У меня складывается ощущение, что почти во всем вашем творчестве присутствует схожий посыл. С одной стороны, довольно холодный, максимально отстраненный и в каком-то смысле даже вычурный видеоряд, но с другой — в каждом вашем произведении есть то, что можно было назвать человечностью. Расскажите, какую роль для вас играет человеческое в искусстве?
Я заметил интересную вещь: по мере репетиций в группе актеров прорастают отношения, каким-то образом подобные отношениям, искомым внутри группы персонажей. Если предельно сжато сформулировать, что же мы видим на экране, то можно сказать: людей за работой, зрелище труда. Например, труда исполнительского. Мы видим некое сообщество — а оно может состоять из одного-единственного человека, как актриса в работе «Волшебный хруст», — так сказать, в лучах славы, подобно ауре исходящей из специфической сосредоточенности этих людей, «взаправдашности» их работы. Холодность, отстраненность и прочее есть устройство для поимки того самого человеческого, его сохранения «на холоде».
Многие ваши названия завораживают своей парадоксальной лаконичной отстраненностью и одновременно направленностью на человека. Порой в них присутствует даже нечто наподобие нежности, как, например, в случае с «Соловушкой». Еще у вас много посвящений: «Несколько подарков Олегу», «Олегу 2-3» или «Старые волны (Осмоловскому) 1-3». Мне кажется, это очень сильный, волнительный жест. Он вызывает во мне переживание дара, причем в самом радикальном смысле, как дар речи, например. Что значит для вас дарить искусство людям?
Ну, это тот случай, когда вопрос красноречивее возможного ответа; предположение, что я дарю искусство людям, мне льстит.